Вячеслав Иванович Иванов - Собрание сочинений

народней
Других и про себя свободней:
Он всенощной от юных лет
Любил вечерний, тихий свет...
Но ненавидел суеверье
И всяческий клерикализм;
Здоровый чтил он эмпиризм:
Питай лишь мать к нему доверье,
Закон огня открылся б мне,
Когда б я пальцы сжег в огне...

Победа в этой борьбе осталась все же за матерью. Перед самою
смертью, под влиянием особенных внутренних событий, отец мой
обратился к вере с полною сознательностью и пламенностью чрез­
вычайной.
Мне было пять лет, когда он умер; я остался с матерью и няней;
мои единокровные братья воспитывались в Межевом Институте;
мы жили в маленькой квартирке на Патриарших Прудах. Мать
воспитывала во мне поэта, показывала потреты Пушкина, гадала
обо мне по Псалтырю и толковала мне слова о том, что псалмопе­
вец был юнейшим среди братьев, и что руки его настроили псалтирь. Но еще при жизни отца я познал магию лермонтовских стихов
(«Спор», «Воздушный корабль»): они казались тем волшебнее, чем
менее были понятны. На седьмом году глубоко потрясло и восхи­
тило меня Уландово «Проклятие певца», стихотворный перевод
которого я открыл в старинном журнале с картинками. Позднее
над моею постелью оказался случайно приклеенным к обоям, вер­
хом вниз, лоскуток печатной бумаги, на котором я разобрал пушкин­
скую оду «Пока не требует поэта»: постоянно перечитывать ее и не
понимать было мне сладостно. О своем раннем развитии заключаю
из отчетливых воспоминаний о взволнованных разговорах по по­
воду франко-прусской войны, из влюбленности в Пизанскую башню
с ее окружением, из галлюцинаций, связанных с виденным, также
на картинке, «Моисеем» Микель-Анджело. С семи лет меня начали
обучать иностранным языкам и российской словесности. Учитель­
ницею моей была хорошенькая барышня, дочь нашего домовла­
дельца; меня как-то опьяняли ее свеженькое личико, ее голос,
запах, от нее исходивший, и я мучительно ревновал к морскому
офицеру, ее жениху.
Это была уже вторая моя влюбленность; предметом первой, но­
сившей своеобразно-чувственный характер, была, годом раньше,
маленькая подруга, с которою мы укрывались по темным комнатам
от больших. От моей прекрасной наставницы узнал я не только о
Ломоносове, но даже о Кантемире и на уроках прочитывал наизусть
и с восторгом, вместе с отрывками из «Кавказского Пленника» и с
Некрасовским «Власом», всю державинскую оду «Бог». По девятому
11

году я посещал частную школу, устроенную не без притязаний на
изысканность семьею нашего известного экономиста М.И. ТуганБарановского; братья Туганы, их двоюродный брат и я, составляли
высший класс и соревновали в писании романов. Туда принес я и
свое стохотворение «Взятие Иерихона»; законоучитель прочел его
всем детям; я познал одновременно и гордость литературного
успеха, и обиду критических инсинуаций: глупенькая учительница
заявила, что видела где-то нечто подобное.
Мне было семь лет, когда мать велела мне читать по утрам
акафисты; ежедневно прочитывали мы вместе по главе из Еван­
гелия. Толковать евангельские слова мать считала безвкусным, но
подчас мы спорили о том, какое место красивее. Так, мать особенно
любила 12-ую главу от Матфея с приведенным в ней пророчеством
Исаии («трости надломленной не переломит, и льна курящегося не
угасит»), а меня еще властительнее пленял конец 11-ой главы, где
говорится о «легком иге». С той поры я полюбил Христа на всю
жизнь. Эстетическое переплеталось с религиозным и в наших
маленьких паломничествах по обету пешком, летними вечерами, к
Иверской или в Кремль, где мы с полным единодушием настроения
предавались сладкому и жуткому очарованию полутемных старин­
ных соборов с их таинственными гробницами. Чистому же худо­
жеству, о котором мать моя думала немало, часто вздыхая о том,
что я, за недостатком средств, не обучаюсь необходимейшему на
ее взгляд искусству — музыке, посвящали мы долгие часы совме­
стных вечерних чтений. Так, медленно и с упоением — мне было
тогда семь лет — прочитан был нами полный «Дон-Кихот». Рано
познакомила меня мать и со своим любимцем — Диккенсом.
Детскими книгами она учила меня пренебрегать: Андерсен был
в ее глазах книгою не детской; Робинзон был мною усвоен, одно­
временно с «Дон-Кихотом», в подлинной редакции; Жюль-Вернова
поэма о капитане Немо была с восторгом мною изучена; десяти
лет я увлекался --">