Мариет Мейстер - Козлиная песнь

Всего в доме три этажа, на двух нижних пол застелен одинаковым коричневым ковровым покрытием со статическим электричеством. По потертостям видно, что раньше тут стояли тяжелые письменные столы. Въехав в этот дом, мы поселились на втором этаже, там мы спали, готовили пищу и ели. Бо́льшую часть первого этажа занимает гараж, а третий пустует, за исключением маленькой комнатки со стороны двора, где мы с тобой теперь и сидим уже столько времени. Скрипучая лестница с полосатым половиком ведет на чердак, единственное место в доме, где хорошо пахнет, деревянный пол и балки потолка переносят меня в прошлое. Здесь натянута проволока для сушки белья, на пыльном полу от капающей воды остались круги. Вдоль стен лежит осыпавшаяся известка. Стропила тоже в разводах, крыша порядком течет. На фоне светлого пятна чердачного окошка со стороны улицы я увидела твой силуэт, ты почти незаметно покачал головой, когда я спросила, не хочешь ли ты есть.

Какая плотная тишина — производимые мною звуки кажутся все более пронзительными. Ты вздыхаешь и чешешь ногу.

На кухне, стоя у кухонного стола с гранитной столешницей, я выпила стакан воды и съела бутерброд. Вдали громыхали трамваи, а перед самым домом ругались мужские голоса, потому что при разгрузке машины одна из тележек с ящиками пива опрокинулась. У меня над головой ты прошел с чердака на третий этаж, и когда я пришла посмотреть, ты сидел уже в этой самой комнатке точно так же, как сейчас, на одеяле на полу. Я думала, ты хочешь начать день с медитации, хочешь о чем-то подумать или подготовиться к какому-то действию, и, чтобы не мешать, я оставила тебя одного.

Внизу я впервые в жизни рассердилась из-за шума на улице. В будние дни улица перед нашим домом уже часов с шести бывает заставлена поддонами и ящиками для супермаркета напротив. Каждый день сюда подвозят огромные количества пластмассовых баночек с плодами и листьями растений, с грибами и нарубленными на кусочки телами животных, чтобы накормить махонькую часть города. Шум машин и крики грузчиков я всегда принимала как должное: зато не надо далеко ходить, каких-нибудь двадцать метров — и я уже могу поучаствовать в «этой пантомиме», как ты называл покупку продуктов. И правда, когда много народу, я плыву по магазину, окруженная слоем воздуха не толще пятнадцати сантиметров, вместе с другими людьми, мы все движемся от продукта к продукту, осторожно обходя друг друга, взвешивая наши морковочки и пакетики брокколи, описывая круги, чтобы не столкнуться, стараясь занимать как можно меньше квадратных сантиметров. Основной звук, который производит толпа кружащих друг возле друга людей, это «ах, извините», если они случайно друг к другу прикоснулись.

Пробыв внизу два с лишним часа, я поднялась наверх. Ты все еще сидел у стены с закрытыми глазами, скрестив ноги, и я заподозрила, что ты не просто размышляешь, что тут дело посложнее. Прождав еще час, я тебя поцеловала в шею и в твои нежные щеки, к счастью, ты не возражал; я растерла тебе руки, потому что они были холодные. Я, конечно, надеялась, что поцелуями разбужу тебя, но это не сработало, поэтому я наклонила тебя немного вперед и накрыла тебе плечи своим старым спальным мешком на пуху. Сваренный мною суп ты съел весь, и еще ты сходил в уборную, но ты не говорил ни слова, и я тоже не говорила, мое собственное горло теперь тоже не производило звуков. Ближе к вечеру я положила рядом с тобой ручку и несколько листков бумаги, но ты до сих пор ничего не написал. Когда я поднесла к твоему лицу зеркало и сказала: «Посмотрись-ка», мне показалась, что сквозь твою маску мелькнула улыбка.

Почему считается, что разговаривать — это нормально, а молчать — нет, спрашивала я себя в первые дни. И еще я думала: чему здесь, собственно, удивляться? Моя жизнь с Йо всегда была странной, именно это-то меня и привлекало. И все же я огорчилась, что ты не лег в кровать рядом со мной, когда настала ночь, так что лишил меня возможности прижать тебя к себе, погреть у себя на животе эти два покрытые редкими волосками шарика с трогательными ямочками и положить правую ладонь тебе на плечо, так что мои локоть оказался бы точно у твоей талии. Около одиннадцати ты расстелил желтое одеяло на полу и исчез на несколько минут в ванной. Ты надел свою спальную футболку и залез в мешок, а на следующим день ты опять сидел, одетый и накрашенный, у стены. Я принесла на подносе хлеба и молока, мы с тобой сидели и молча ели.

Я решила больше --">