Огюст Маке - Белая роза

собой в путешествия один арабский бальзам, действенность которого я готов гарантировать.

— Нет такого бальзама, который способен излечить этого молодого человека, — ответил старый служитель, явно желая поскорее покончить с разговором, но стараясь при этом скрыть свое нетерпение. Очень уж его беспокоило то внимание, которое весь караван обращал на их большие дорожные сумки, а также на их восьмерых лакеев и два десятков мулов.

— Еще у меня имеется алепский эликсир, — не унимался торговец, демонстрируя готовность услужить. — Попробуйте его. До чего же бледен этот ваш молодой человек.

Да, он и вправду очень бледный, — бормотали некоторые путешественники, подходя поближе.

Старый служитель почувствовал, что наступил момент, когда необходимо что-нибудь сказать в ответ и удовлетворить тем самым всеобщее любопытство.

— Боже мой, господа, — сказал он, — если бы эта хворь напала вчера, мы с удовольствием приняли бы ваши предложения и заботы. Ведь у нас самих давно уже нет сил смотреть на страдания нашего хозяина. Этот молодой человек не доживет до старости. В детстве он упал с высоты и разбил себе голову. Посмотрите, вот какой шрам остался. После этого в течение двух лет он находился между жизнью и смертью, а когда пришел в себя, то стал словно сумасшедший. Сознание к нему вернулось, но не полностью, и все, что он делает и говорит, остается немного странным, так что он даже смахивает на слабоумного. Бедное дитя! Но я хочу успеть довести хозяина живым до его матери, которая ждет — не дождется своего ребенка и уже много лет оплакивает его.

— Как же это случилось? — спросил торговец, не пытаясь скрыть, что его весьма заинтересовала эта история.

— Эй! — внезапно отозвался другой опекун молодого человека. — Это уже наши семейные дела, господин мой!

— Ох, извините меня, — спохватился торговец и косо взглянул на здоровяка.

— Жан, — вмешался старый опекун, обращаясь к своему компаньону, — тут нет никакого секрета, и эти почтенные странники имеют такое же, как и мы, право знать, что на самом деле произошло. Господа, правда заключается в том, что отец этого молодого человека, крупный торговец из Фландрии, четыре года тому назад взял его с собой в путешествие. Один Бог знает, сколько стран им довелось проехать. И за все это время в стране, где проживает его мать, от них не было получено ни одной весточки. А я, господа, являюсь одним из коммивояжеров этого торговца, и три месяца тому назад я получил письмо, в котором хозяин приказывал мне прибыть в Константинополь, где он подхватил какую-то странную лихорадку. Когда я явился, бедный хозяин уже умирал. Он поручил мне заботиться о его сыне, рассказал об особенностях его заболевания, вручил мне завещание и приказал сопроводить молодого человека к его матери. И вот сейчас мы в пути, и вы теперь знаете обо всем столько же, сколько и я, Зэбе, ваш покорный слуга.

Произнеся эту речь, старик решил, что он удовлетворил любопытство собравшихся, но торговец оказался настырным и никак не отставал от него.

— Ну, тогда не надо нас больше обвинять, как вы это сделали только что.

— Да разве я вас обвиняю, господа! — воскликнул Зэбе со смирением, которое еще больше подчеркивало его еврейское происхождение, — разве я хоть кого-то из вас обвинил?

— Вы же оба тут кричали: "Что такое ему сказали?" А мы вообще ничего не говорили этому молодому человеку. Мы даже не знали, что он слышит нас. Что же касается того, о чем мы говорили между собой, то говорили мы о пристойных и разрешенных вещах, можете мне поверить.

— Эх, господа, да кто же в этом сомневается? Но поймите и вы причины нашего испуга: ведь ребенок, как только услышит что-нибудь, так сразу норовит вздыбиться, словно жеребенок, на которого нашло помрачение. И все-таки, простите мое любопытство, о чем вы говорили?

— О многих разных вещах… о жестокости тирана Ричарда III, ну и… скажем так… о его зарезанных племянниках.

— Вот-вот, — воскликнул Зэбе, — с тех пор, как он получил свою рану, так если только услышит о раненых детях, тут же приходит в страшное волнение. Вы только подумайте, ведь у этого несчастного практически нет никаких собственных мыслей. Он на лету хватает любое чужое слово. Память у него, то ли вовсе отсутствует, то ли находится в таком жалком состоянии, что он не может сказать, где он родился и куда идет. О своем бедном покойном отце он говорит с таким безразличием, словно тот для него --">