Огюст Маке - Белая роза

Швейцарцы по-прежнему стояли, словно вбитые в землю сваи, к которым приделали пики, и продолжали упорно демонстрировать свою незыблемость и враждебность. А в это время сгрудившиеся у них за спиной участники каравана пытались успокоить этих молодцов и потихоньку твердили, что из-за их избыточного усердия произойдет всеобщая резня. Некоторые, правда, зачем-то кричали во всю глотку, что швейцарцы ребята достойные, безобидные и порядочные.

— Ну, ладно, — сказал всадник, — а что означают эти зловещие огни, красные отсветы которых мы видим на скале?

Торговец ответил:

— Это костер, рядом с которым мы пытаемся пережить эту ночь. Ведь сейчас прохладно, или вы не ощущаете холода под вашей стальной броней?

— Подойдите, господин кавалер, подойдите и сами убедитесь, — прозвучали со всех сторон голоса.

— Ну, Бог с ним, с огнем, — продолжил военный, — но пусть мне объяснят, кто испустил этот жуткий крик, который мы услышали, когда подъезжали к горному ущелью? Не был ли это крик какого-нибудь путешественника, которого вы схватили, ограбили и придушили? О, только не надо делать такие лица, господа хорошие! Так громко кричать могут только те, на кого напали разбойники. И кто бы вы ни были, швейцарцы или кто-то еще, но многие лица мне тут не нравятся, — добавил военный, и в его заносчивых словах явно почувствовалась застарелая обида истинного бургундца, причем бургундца, на стороне которого сейчас была сила.

Торговец решил, что не стоит переводить жителям Берна то, что было произнесено на хорошем французском языке. Да они и сами, похоже, поняли, что сказал всадник, а, возможно, и догадались, услышав его интонацию и то, как грозно звенел он своими доспехами. И хотя они продолжали ворчать, словно швейцарские медведи, но, разглядев направленные на них двадцать вражеских аркебуз и десяток пик, швейцарцы решили проявить осторожность и, подчиняясь настойчивым просьбам товарищей по каравану, молча, разошлись в разные стороны.

— Но мне так ничего и не ответили по поводу услышанного нами отчаянного крика, — заявил военный, за спиной которого тем временем постепенно собралась большая группа всадников, выглядевших весьма внушительно.

Оказалось, что возглавляет эту группу дама в дорогой одежде из бархата и куньего меха, восседающая на великолепной белоснежной кобыле породы андалузских иноходцев, в гриву которой были вплетены ленты огненного цвета.

— Бог ты мой, да что вы все толкуете об этом крике, — ответил торговец, решивший сам отвечать на все вопросы военного. — Дайте срок и вам все объяснят. Этот крик вовсе не означает, что кого-то зарезали. Его испустило самое невинное в мире создание, которое в настоящее время спит под открытым небом в окружении честных слуг, честных торговцев и…

— Хороши честные люди, заставляющие кричать невинное создание. Объясните все четко, ясно и быстро, — перебил его всадник, заметивший нетерпеливый жест у себя за спиной. Белая кобыла вздрогнула.

— Мой господин, — произнес в этот момент Зэбе, который вместе с остальными участниками каравана подошел к группе вооруженных людей, привлеченный звоном доспехов и громким разговором, напоминающим допрос. — Господин кавалер, — смиренно повторил он, — говорю вам, как перед Господом Богом: все, что говорит господин торговец, это чистая правда. Наш молодой господин впал в беспокойство и зашелся криком по причине, которую нельзя назвать серьезной. Он испугался, услышав страшную сказку, вот и все.

— Какую еще сказку?! Клянусь Святым Георгием, это самая, что ни на есть правдивая история! — воскликнул возмущенный торговец. — Да к тому же история о событиях в королевской семье… Тоже скажете, сказка! Это история убийства сына всемилостивейшего короля Эдуарда IV… история предательства кровожадного Йорка, их дяди! Сказка говорите… Да вы с ума сошли, друг мой! Я вполне могу понять, почему юноша упал в обморок, услышав рассказ о подобных зверствах!

И наш почтенный торговец громко расхохотался, полагая, что он произвел большое впечатление на своих слушателей. Но он, несчастный, даже не подозревал, до какой степени он впечатлил не того, кого следовало!

Как раз в это время белая кобыла взвилась на дыбы, а лицо благородной дамы, освещенное коптящими факелами, страшно побледнело. У всадника глаза вспыхнули, словно два выстрела. Он живо обернулся к даме и со всем возможным почтением произнес:

— Простите его, мадам, он --">