Василий Васильевич Каменский - Путь энтузиаста

Тверская превратилась в тракт пролетарской революции, по которому шагали новые люди фабричных окраин.

На фасадах многих зданий и на магазинных вывесках отпечатались ямные следы вчерашних пуль.

А на иных стенах зияли пробоины от снарядов.

Многие стекла в окнах лучились трещинами вокруг пулевых дырок.

В эти исторические дни Москва пережила небывалое потрясенье.

Однако, на улицах, и особенно на Тверской, царило возбужденное оживление.

Все походило на грандиозный праздник.

Толпы бросались в места, где расклеивались первые декреты Председателя Совета Народных Комиссаров В. И. Ленина.

Новая власть действовала с большевистской решительностью.

Что будет?

Это стало всеобщим вопросом.

И как бы в ответ распространились упорные обывательские открытые слухи: большевики останутся у власти «не более двух недель».

А пока что, с первых же часов советской власти, когда все на улицу высыпали, мы открыли двери «кафе поэтов», сияющими появились на эстраде и на веселье одним, на огорченье другим – приветствовали победу рабочего класса.

То, что «футуристы первые признали советскую власть», отшатнуло от нас многих.

Эти многие теперь смотрели на нас с нескрываемым ужасом отврата, как на диких безумцев, которым вместе с большевиками осталось жить «не более двух недель».

Со мной, например, некоторые хорошие знакомые перестали даже здороваться, чтобы потом, через пророческие «две недели», не навлечь на себя подозрение в большевизме.

А иные прямо заявляли:

– О, сумасшедшие! Что делаете! Да ведь через две недели вас, несчастных, повесят на одной перекладине с большевиками.

Но мы отлично знали, что делали.

И больше.: пользуясь широким влиянием на передовую молодежь, мы повели свою юную армию на путь октябрьских завоеваний.

Разумеется, не все пошли за нами, но большинство осталось верным до конца.

Наш октябрьский энтузиазм рос.

(Кстати, в «кафе поэтов» появились новые гости: большевики в кожаных пиджаках, среди которых часто бывали – Муратов, Мандельштам, Аросев, Тихомирнов.

Заходили ежевечерне, вооруженные винтовками, рабочие-красногвардейцы.

Бывало так: читаешь поэму с эстрады и только разойдешься, а в эту минуту входит отряд красногвардейцев.

Начальник отряда постучит об пол винтовкой:

– Оставайтесь на местах. Приготовьте документы.

После быстрой проверки начальник заявляет:

– Продолжайте.

Ну, и продолжаешь читать поэму дальше.

А красногвардейцы стоят, слушают.

Мы уходили из кафе поздно – во втором часу, шагали ватагой по мостовой, читали стихи, а в это время по ночным сторонам улиц трещали пулеметы, бухали выстрелы, проносились мимо автомобили, торопливо проходили отряды красногвардейцев, пробегала конница.

Было жутко, ново и весело. «Сарынь на кичку» – совершилось.

Мы дышали всеобъемлющей новизной будущего, горели энергией молодости.

Работали всеми моторами сил на полный газ.

В эти дни я выпустил две книги:

«Звучаль веснеянки» – стихи и «Его – моя биография».

В эти дни по всей Москве я расклеил «декрет».

О заборной литературе,

О росписи улиц,

О балконах с музыкой,

О карнавалах искусств.

Густые кучи толпились у моего декрета и с удивлением читали неслыханные предложения мастерам искусства, что отныне

Требуется устроить

  Жизнь – раздольницу,

Солнцевейную, ветрокудрую,

  Чтобы на песню походила,

На творческую вольницу,

  На песню артельную, мудрую.

Я предлагал мастерам, засучив рукава, взяться за роспись всех пустых заборов, крыш, фасадов, стен, тротуаров.

Убежден был в том, что любой город и селенье каждое возможно превратить в изумительную картину красочного торжества, чтобы таким способом украсить, возвеселить улицы новой жизни и тем самым приблизить массы к достижениям художественного мастерства, которое до сих пор тихо хоронилось в музеях, как на кладбищах.

А все эта музеи и выставки очень утомительны от чрезмерного скопленья картин, и туда надо ходить специально в известные часы, будто во храм божий, а тут вышел на улицу, и шагай, и любуйся во все сочные глаза.

Впрочем, музеи и выставки – сами собой, а улицы, наряженные в роспись, оформленные художественно до учета строгой дисциплины, – совсем иное.

Сюда же, разумеется, должны относиться новшества архитектуры.

Мой декрет обращался к музыкантам:

Музыканты,

Влезайте с инструментами