Валентин Петрович Катаев , Василий Семенович Гроссман , Константин Михайлович Симонов , Алексей Николаевич Толстой , Борис Николаевич Полевой , Всеволод Вячеславович Иванов , Виталий Александрович Закруткин , Георгий Иванович Соловьев - Рассказы о русском характере

дальний угол печи, негромко разговаривали.

Варвара Зотова сидела на земле, подле нее, опершись на локоть, лежал небольшого роста красноармеец. В полутьме она видела бледность его лба, резко выступавшие из-под кожи лицевые кости, желваки на скулах. Он смотрел откровенным, пристальным взором, по-детски полуоткрыв рот, на ее шею, белевшую под платком, на ее лицо и грудь. Бабья нежность заполнила ее сердце, она тихонько погладила его по руке, придвинулась к нему. Лицо его искривилось улыбкой, и он хрипло шепнул ей:

– Эх, зря вы нас тут расстроили – что женщина, что хлеб, все про солнышко напоминают.

Она обняла его, поцеловала в губы и заплакала.

Все сидевшие молча смотрели, никто не пошутил и не посмеялся. Стало тихо.

– Что же, пора нам ехать, – сказала Игнатьевна и поднялась. – Дед Козлов, Дмитрич, поднимайся, что ли!

Старый забойщик сказал:

– Проводить до ствола провожу, а с вами на-гора не поеду, делать мне там нечего.

– Что ты, Дмитрич? – сказала Крамаренко. – Ты же тут с голоду умрешь.

– Ну что же, – сказал он, – я тут со своими людьми умру, в шахте, где всю жизнь проработал. – И сказал он это таким спокойным и ясным голосом – все сразу поняли, что уговаривать его ни к чему.

Командир вышел вперед:

– Ну, женщины, не будьте на нас в обиде. Все же, я думаю, немцы только запугать вас хотели, чтобы нас на провокацию взять.

– Детям своим о нас расскажите. Пусть они своим детям расскажут: умеют умирать наши люди.

– Эх, письмецо с ними передать, – сказал один красноармеец, – после войны бы переслали привет наш смертельный.

– Не нужно писем, – сказал командир. – Их, вероятно, обыщут после того, как они подымутся.

И женщины ушли от них, плача, словно оставляли а шахте мужей и братьев, обреченных на смерть.

III

Дважды в эту ночь немцы бросали в ствол дымовые шашки. Костицын приказал закрыть все вентиляционные двери, завалить их мелким угольным штыбом. Часовые пробирались к стволу через воздушники, стояли на посту в противогазах.

Во мраке пробрался к Костицыну санитар и доложил, что раненые погибли.

– Не от газу, а своей смертью, – сказал он и, найдя руку Костицына, передал ему маленький кусок хлеба. – Не захотел Минеев есть, сказал: «Сдай обратно командиру, мне уже это без пользы».

Командир молча положил хлеб в свою полевую сумку, где хранился продовольственный запас отряда.

Прошло много часов. Бензиновая лампочка погасла, все лежали в полном мраке. Лишь на несколько мгновений капитан Костицын включил ручной электрический фонарь – батарея почти вся выгорела, темно-красная ниточка накалилась с трудом, не в силах преодолеть огромность мрака. Костицын разделил продукты, принесенные Игнатьевной, на десять частей. На каждого человека приходилось по картофелине и куску хлеба весом в шестьдесят-восемьдесят граммов.

– Ну что, дед, – сказал он забойщику, – не жалеешь, что остался с нами?

– Нет, – ответил старик, – чего жалеть! У меня тут на сердце спокойно.

– А ты бы рассказал что-нибудь, дед, – попросил голос из темноты.

– Правда, дед, послушаем тебя, – поддержал второй голос. – Ты не стесняйся, нас тут человек десять осталось, люди все рабочие.

– А с каких работ? – спросил старик.

– С разных. Вот товарищ капитан Костицын до войны учителем был.

– Я ботанику преподавал в учительском институте, – сказал капитан и рассмеялся.

– Ну вот, четверо нас тут – слесаря. Вот я и три друга мои.

– И все четверо Иванами зовемся. Четыре Ивана.

– Сержант Ладьин наборщиком был в типографии, а санитар наш Гаврилов… Он здесь, что ли?

– Здесь, – ответил голос, – кончилась моя санитарная работа.

– Гаврилов – он кладовщиком в инструментальном складе был.

– Ну, и один Федька парикмахером работал, а Кузин аппаратчиком был на химическом заводе.

– Вот и все наше войско.

– Это кто сказал, санитар? – спросил старик.

– Правильно, видишь, ты уж нас привык различать.

– Значит, шахтеров нет среди вас, подземных?

– Мы теперь все подземные, – сказал голос из дальнего угла, – все шахтеры.

– Это кто ж говорит, – спросил старик, – слесарь, что ли?

– Он самый.

И все тихо, лениво засмеялись.

– Да, вот приходится отдыхать.

– Мы и сейчас в бою, – сказал Костицын, – мы в осажденной крепости. Мы отвлекаем на себя силу противника. И помните, товарищи, что пока один из нас дышит, пока глаза его не закрыты, он воин нашей армии, он ведет великий бой.

Слова его были --">