Федор Александрович Абрамов - Собрание сочинений в 3х томах. Том 1

обязан­
ность литературы кажется самоочевидной, но бывает, что очевид­
ное нуждается в защите, и защита эта требует мужества. Та давняя
статья Ф. Абрамова тоже требовала мужества. Всякое упрощение,
спрямление, искусственное облегчение человеческой судьбы и об­
стоятельств отвергалось критиком, как небрежение правдой, реаль­
ным опытом живых и мертвых, как вольное или невольное умаление
роли и места в истории рядового трудящегося человека, как при­
нижение его достоинства.
Пройдет несколько лет, и свое литературно-критическое опро­
вержение неправды Федор Абрамов подкрепит и заменит художе­
ственным опровержением. Однако, сведись дело к опровержению ц
6

полемике, не было бы сегодня того знаменательного явления литера­
туры и жизни, которое мы вправе назвать художественным миром
Федора Абрамова. Этот мир стал существенной частью нашего зна­
ния о самих себе, о нашем национальном характере, нашем исто­
рическом опыте, о путях народной жизни в их предельной, неопро­
вержимой конкретности.
Люди живут обыденно,-час за часом и год за годом, подчиня­
ясь вечному кругообороту труда, личных забот, страстей и надежд,
поглощенные своим непрерывно ощущаемым, безостановочно дви­
жущимся бытием. Среди героев абрамовской прозы много таких*
Чаще всего они думают, что История, все Значительное и Великое,
совершается где-то далеко, помимо них, под каким-то необыкновен­
ным небом необыкновенными людьми, а они — всего лишь мелкая
подробность, деталь, и от каждого из них мало что зависит в об­
щей панораме жизни и в торжественной, мерной поступи истории.
Такое будничное мироощущение естественно и не обязательно
связано с пониженной самооценкой. Может быть, оно просто избе­
гает отвлеченностей, лишено честолюбивых, гордых притязаний*
В таком случае для обнаружения истины, для справедливой меры
необходим взгляд извне, такой внешний угол зрения, чтобы вместил
и рассудил всех. Подобный угол зрения достигает многого, если не
скользит поверх голов, как бы заранее превосходя их своим высшим
разумением, а по-доброму, понимающе вбирает разных людей, раз­
ные сознания, разные душевные устроения и помыслы, разные сча­
стья-несчастья, извлекая их жизнь из безвестности и предлагая ее
для свободного сопоставления со всякой другой жизнью как равную,
полную человеческого смысла и собственного значения.
Взгляд извне — взгляд объективного художника — не отдает ни­
кому безраздельного предпочтения. Он ищет справедливости для
всех, воспроизводя безмерную мощь обстоятельств, податливость,
слабость и невероятную стойкость человека. Смотрите,— говорит ху­
дожник читателю,— это и есть подлинный облик истории, это и есть
история изо дня в день под обыкновенными небесами, и никакой
другой, более исторической истории — нет.
Такой угол зрения на человека и движение жизни близок
Ф. Абрамову, хотя он никогда не претендовал на то, что пишет
нечто историческое. Он не придавал своим романам эпического
размаха и масштабности и не стремился к глобальным обобще­
ниям. Он ни разу, по сути, не вывел свои сюжеты за пределы
северорусского крестьянского мира. И если о его книгах писали
как о «народном эпосе» или «эпосе народной жизни», то имели в
виду, должно быть, саму протяженность изображенного народного
существования во времени, Для эпоса, оказывается, достало и одних
7

пекашинских изб. Не потому ли, что в потоке времени, в вечной
череде смертей и рождений, смене поколений и обстоятельств чтото сильное в самих основах пекашинского мира упорно не меня­
лось и не разрушалось, передавалось дальше, не желая рассеяться
или раствориться. От этой устойчивости народной жизни веет эпи­
ческим, но напрасно искать покоя под крышами Пекашина. Все,
кажется, давно было; отшумело, отболело, зажило; созерцай, со­
чувствуй, тешь внутреннее око туманными картинами минувшего,
рассуждай и рассуживай бестрепетно, а — невозможно. Кому — исто­
рия, а Ф. Абрамову эти пекашинские годы — его жизнь; все это
было на его веку — с ним или с теми, кого знал и любил; это
было, отпылало, но не успело остыть; меркнут лица, исчерпыва­
ются земные сроки, но остается з д е с ь все неутоленное, все не­
доумения, боли, обиды, тревоги; остается — если уметь слушать —
призыв к разумности, к доброте, к бережному обращению с жизнью,
Федору --">