(Ярозор) - Призрак (СИ)

========== 1. Неоконченное дело ==========

Вы ведь слышали о том, что душа умершего человека не может покинуть этот мир, если у неё остались неоконченные дела?

А дела у всех разные. Любящая мать превратится в ангела-хранителя для своего ребёнка и будет оберегать его, пока он не станет взрослым. Мечтатель, не имевший при жизни возможности выбраться куда-то из своего пыльного города, улетит в горы, где в первый и последний раз вдохнет полной грудью.

Дела должны быть непременно очень важными. Если вы, например, не успели продать машину или закончить ремонт на даче, это считаться не будет. Как бы вы ни вкладывались в какое-то занятие при жизни, после смерти вы обязательно поймёте, что действительно важно… А затем либо останетесь и закончите своё дело, либо отправитесь дальше.

А вот что случится дальше, я не знал. Каждый получит по заслугам в зависимости от того, каким человеком был при жизни? Или просто растворится и превратится в блаженное ничто? Я размышлял об этом, глядя на своё тело, пребывающее в коматозе. Врачи искусственно поддерживали в нём жизнь, но душа его уже покинула.

Я видел тех, кто слишком долго оставался меж двух миров из-за того, что не мог завершить свои дела. Не мог, не хотел, упустил время. Они превращались в бледные тени с пустыми равнодушными глазами, которые плыли по воздуху туда, куда дует ветер. Другие же, более ушлые, и, возможно, подозревавшие, что в другом мире их ничего хорошего не ждёт, намеренно тянули и развлекались тем, что пугали родственников и знакомых скрипом оконной рамы или упавшей со стола тарелкой.

Некоторые не сразу могли понять, что именно должны сделать. Я тоже не совсем понимал, зато точно знал, с каким человеком это связано. Этим человеком была не моя мать, которая сейчас с пустыми глазами сидела в грязной коммунальной квартире над бутылкой водки. Мне не было её жаль. Она сама пустила под откос свою жизнь и мою.

То самое незаконченное дело, парень с растрёпанными тёмными волосами и чёрными глазами, задумчиво смотрел в окно на весеннюю Москву и перебирал струны гитары, медленно наигрывая мелодию про летящего вдаль ангела.

С Данияром я познакомился на одной из станций салатовой ветки метро. Он возвращался домой в грязных кроссовках и с большим рюкзаком, а я ждал ближайший поезд, чтобы броситься под него.

Это случилось почти два года назад. Воспоминания о том дне до сих пор безумно яркие и отчётливые.

Вот я стою на платформе, свет на станции тусклый, людей почти нет. Двадцать, пятнадцать, десять секунд… Сжимаю кулаки так сильно, что впиваюсь обломанными ногтями в ладони. Тело бьёт дрожь, но вместе с тем на меня находит какая-то апатия. В тот момент я не думал о том, что вот сейчас умру и все страдания закончатся, старался вообще ни о чём не думать.

Как Данияр разгадал, что у меня на уме, я не знаю. За несколько секунд до того, как поезд с бешеным грохотом заехал на платформу, я дёрнулся, сделал шаг к краю, но Данияр вдруг оказался рядом со мной и крепко обхватил меня поперек туловища. Я пытался вырваться, брыкался, но момент уже был упущен. Придётся ждать следующего поезда, а ведь так сложно было решиться. Я не могу дать однозначный ответ на вопрос, нужно ли для того, чтобы убить себя, быть сильным человеком или, наоборот, слишком слабым. Но нужна решимость, и ещё кое-что, назову это не храбростью, а отсутствием страха. И, самое главное, отсутствие надежды.

— Извините, мой брат споткнулся и подвернул ногу. Я ему помогу, мы уже уходим, — на ходу соврал он подбежавшему охраннику. Интересно, сколько суицидников этот охранник успел повидать в московском метро?

Мой нежелательный спаситель назвал меня придурком, напоил зелёным чаем в ближайшем кафе и предложил представить, каково это — быть размазанным по платформе поездом.

— Ты, может, помер бы сразу, а может, и нет, кто знает? Может, почувствовал бы такую боль, что одна секунда стала бы вечностью. А каково было бы водителю поезда и тем, кто бы собирал потом твои кишки с рельсов?

Сомнительные слова для утешения он придумал, но заставил злиться на него, и это вывело меня из состояния апатии. Я сказал, что обязательно придумаю другой способ, чтобы никому не пришлось собирать потом мои внутренности или делать ещё что-то неприятное.