Анна Мещерякова - Время и Кровь

рассказывать, но юморной, подвижный, самоуверенный. Недавно Эмиль перешёл с ним на «ты». Акс хоть и изображал из себя человека, плюющего на правила, всегда соблюдал этикет во дворце.

— Именно так, — сказал Эмиль и повернулся к Монике.

На её лице отразилось сомнение, потом она сказала:

— Пожалуй, — и вложила руку в его протянутую ладонь.

Её смуглая кожа, такая приятная взгляду, была нежной на ощупь. Когда они оказались среди танцующих, музыка как раз сменилась на более плавную. Это подходило Эмилю — кажется, и Монике тоже. Она была немного выше него, достойная, плывущая по залу с грацией женщины, которая вовсе не думает о впечатлении, производимом на окружающих. Руки Эмиля комфортно ощущали себя на её талии и определённо хотели бы спуститься к округлым бёдрам.

— О чём ты думаешь? — спросила она.

Какой неподходящий вопрос. Эмиль определённо не мог поделиться с ней своими мыслями, потому что прямо сейчас они перешли к волнующей теме её груди, обрамлённой декольте — достаточно глубоким, но не пошлым.

— О том, что ты очень красивая.

Улыбка, расцветшая на её губах, была искренней.

— Спасибо. А тебе идёт синий цвет, — она кивнула на его парадный фрак.

— Моника… — голос сорвался. Как глупо. Он точно мальчишка, никогда не знавший женщины.

Но он знал. И горел. И увлекался.

Правда, до Моники Эмиля всегда тянуло к женщинам из народа — певицам, работницам пабов… Рудгар называл его вкус «непритязательным». Интересно, чтобы он сказал о Монике?

Она была шикарной. И он никогда так долго не откладывал признание, только с ней нужные слова отказывались слетать с языка.

— Я люблю тебя.

Сказал. И она охнула потрясённо, расширив свои тёмные глаза.

— Но я не прошу немедленного ответа, — они остановились, и Эмиль мягко провёл по щеке Мон. — Я готов ждать столько, сколько потребуется.

— Хорошо, — сказала она спустя вечность. — Я… Эмиль, я…

Он поцеловал её в щёку — целомудренно и аккуратно:

— Ты мне очень дорога, Моника. Я хочу, чтобы ты знала об этом.

— Я знаю.

И в её аспидных глазах Эмиль увидел не жалость, перспектива которой ужасно его пугала. Нет. Он увидел надежду — возможно, Моника хотела, чтобы когда-нибудь он излечил её сердце. Или же у него разыгралась фантазия.

***

— А потом он сказал, что любит меня и будет ждать! И я предложила прогуляться по саду…

Эдда кокетливо приподняла правую бровь, явно намекая на пикантное продолжение истории. Наблюдавшая за ней Майя залилась краской и произнесла возмущённо:

— Моника — всё же служительница Ордена!

— Ничего не было, — поспешила заверить подруг Мон.

Они сидели в одной из кондитерских Второго круга и пили чай. Эдда, Моника и Майя встретились в таком составе впервые за долгое время. Место выбрали специально — та кондитерская на Королевской улице, которую так любила Триш. Где так и не состоялась их последняя встреча с Эддой.

По-настоящему Моника всё ещё не могла поверить в смерть Триш. Наверное, потому что к своему стыду до сих пор не побывала на могиле (но при мысли о кладбище вспоминались проведённые украдкой, с помощью не задававшего вопросы Аякса похороны Льва, и становилось дурно). И так легко было вообразить, что сейчас откроется дверь и войдёт Триш — в её светлых длинных волосах играли бы солнечные зайчики, она поправила бы свой орденский зелёный плащ, который очень любила, и сказала бы: «Простите. Зачиталась». А может, и вовсе не это… что Моника вообще знала о Триш?

Грусть, и без того редко покидавшая Мон, охватила её с новой силой. Она рассказала подругам о вчерашнем признании Эмиля — внезапном и трогательном, но так и не решилась на историю о Льве… Эдда знала лишь ту часть, что касалась Адама. Майя ни о чём не подозревала.

И молчала Моника не потому что, вопреки вере Майи, нарушила третий завет (имел ли он вообще силу, если, как рассказала Эдда, налагался на служительниц лишь из-за проклятия Нестуса?)… Моника убила его. Убила, когда нарушила обещание, подставилась и вынудила спасать себя. Моника ещё не говорила этого вслух и отчаянно боялась правды.

Она уехала в Анда-Марию через несколько дней после финальной битвы и тех самых тайных похорон. Тётя Гарриет и отец приняли её, как всегда, хорошо. Параллельно Моника написала в академию Хесельхоф о том, что не вернётся. Разочарование в себе как в специалисте по артефактам после ошибки с браслетом было острым, --">