Виталий Яковлевич Виленкин - В сто первом зеркале (Анна Ахматова)

все от
нее). Потом, после ее безвременной смерти в 1921 году,
в нашем доме к этим сборникам Ахматовой прибавились
еще три маленькие книжки: «Подорожник», «Anno Domi­
ni», «У самого моря», тогда только что вышедшие в изда­
ниях «Petropolis» и «Алконост». Мне они стали теперь уже
совершенно необходимы.
Приехав по окончании школы учиться в Ленинград,
я жил там один и мало кого знал, еще не успев сблизить­
ся ни с кем из однокурсников. Кроме института бывал
изредка в одном только доме— в Шереметевском дворце
на Фонтанке (позднее я узнал, что когда-то он назывался
Фонтанный дом). Привлекала меня сюда не столько воз­
можность еще раз пройтись в неурочное время по холод­
ным и мрачным залам Музея крепостного дворянского
быта, сколько гостеприимная и, в молодой своей части,
очень веселая семья смотрителя дворца В. К. Станюкови­
ча, сына писателя. Довольно часто и по разным поводам
здесь упоминалось имя Ахматовой, и как поэта, и как
соседки: она уже несколько лет жила во флигеле дворца
вместе с известным искусствоведом Н. Н. Пуниным. Жила
в большой бедности, почти в нищете, но никто никогда не
слыхал от нее ни одной жалобы и ни одной просьбы, как
говорили Станюковичи.
Ленинград я воспринимал тогда почти болезненно
остро. Уж очень тяжко он наваливался на меня сразу
всеми своими грузами — и петровским, и николаевским,
и пушкинским, и достоевским, и блоковским, да еще
9

сплошь в своей безысходной осенней промозглости, а потом
в бесконечных зимних потемках. Жилось мне там трудно.
Может быть, поэтому даже пушкинский Петербург обора­
чивался ко мне тогда только трагической, гибельной своей
стороной.
Но почему-то чаще всего, чуть ли не на каждом шагу,
я ощущал себя в городе Ахматовой. Помню, как я ходил
по улицам, по набережным и бубнил себе под нос: «Как
площади эти обширны, / / Как гулки и круты мосты...»,
«Был блаженной моей колыбелью / / Темный город у гроз­
ной реки...», «Вновь Исакий в облаченьи / / И з литого сере­
бра...»— и еще многое, многое другое, и разрозненное, и
целыми стихотворениями. А что, если я ее встречу? Ведь
она и сейчас тут, где-то рядом, где-то ходит... Мне почемуто казалось, что впервые я увижу ее непременно одну и не­
пременно в сумерках, ветреных или ненастных, что мы
вдруг окажемся рядом на набережной у Летнего сада, или
возле темной громады Исаакия, или во дворе Фонтанного
дома. Мне мерещились изящество и некая таинственность
«петербургского» силуэта, скользящая, неверная походка,
увы, чуть ли не «шляпа с траурными перьями».
И вот наконец я ее встретил, только не на набережной
и не за черными чугунными воротами Шереметевского
дворца, а в многолюдной толчее литературного вечера,
в ярко освещенном фойе, во время перерыва между двумя
отделениями (председательствовал академик С. Ф. Оль­
денбург, основной доклад читал Н. И. Тютчев, внук поэта).
Она показалась мне очень худенькой, хрупкой, блед­
ной и почему-то вовсе не такой высокой, как я себе пред­
ставлял,— вероятно, потому, что была в туфлях на немод­
ных низких каблуках. В черном, очень простом каком-то
платье. Рядом, держа ее под руку, стоял Н. Н. Пунин. Бро­
сился в глаза его резкий нервический тик. Они были очень
окружены, шел какой-то общий оживленный разговор.
Из-за колонны мне было видно, как к ней подвели какогото немолодого сухопарого человека в элегантном костюме
и крахмальном воротничке, я услышал, как его ей предста­
вили: «Борис Михайлович Энгельгардт» (это был извест­
ный литературовед-теоретик и философ),— и до меня доле­
тел ее негромкий высокий голос: «Но мы знакомы двадцать
лет!..»
Когда много лет спустя я однажды рассказал об этом
в присутствии Анны Андреевны, она, помолчав и без тени
10

улыбки, сказала: «И что удивительно — все это так и бы­
ло». Как известно, она вообще не очень-то доверчиво отно­
силась к воспоминаниям.
Это была первая встреча; о знакомстве с ней я тогда,
разумеется, и не думал, хотя втайне завидовал и Станю­
ковичам, и «этому Энгельгардту». Произошло же оно почти
ровно через десять лет, в июле 1938 года.
Художественный театр, где я уже пятый год тогда рабо­
тал, приехал на гастроли в Ленинград, и В. И. Качалов
взял меня с собой в качестве литературного секретаря,
хотя я был ему там совершенно не нужен,— просто по
своей обычной доброте, чтобы доставить мне удоволь­
ствие.
В один --">