Елена Владимировна Хаецкая - Прозаические лэ

– Это легко исполнить, – сказал король. – Мой племянник Гавейн так и зовется – Славный Рыцарь, и поверьте, это прозвание он заслужил не за красивые глаза. А как ваше прозвание?

– Мое имя Леонора, – отвечала дама, – но теперь я хочу, чтобы ко мне обращались «Прекрасный Виночерпий».

– Отлично! – воскликнул король. – Итак, Славный Рыцарь, идите помогайте Прекрасному Виночерпию исполнять его долг, а все остальные – подставляйте скорее кубки!

Гавейн нехотя поднялся с места и подошел к Леоноре, а она объяснила ему, в чем должна заключаться его помощь:

– Придерживайте мои рукава, пока я разливаю вино.

Гавейн схватил ее рукав и тотчас отдернул руку. На пальце у него показалась кровь.

– Будьте осторожнее, – заметила Леонора. – Наденьте перчатки.

– Я никогда не обедаю в перчатках, – возразил Гавейн.

– Обедать вам не придется, – сказала Леонора. – Разве что потом, когда пир закончится, и мы с вами сможем подкрепиться объедками.

– Как будто мой дядя король когда-либо по доброй воле оставлял объедки, – вздохнул Гавейн. – Когда он был моложе, то съедал целого оленя с костями и рогами. Я же менее славный рыцарь и способен уничтожить таким образом разве что вепря.

– Мои таланты еще скромнее, – сказал Прекрасный Виночерпий. – Я в состоянии разделаться лишь с куропаткой.

Беседуя таким образом, они разливали вино и обошли уже почти весь стол, когда дверь внезапно распахнулась и на пороге показался рыцарь огромного роста.

Ему даже пришлось немного наклонить голову, чтобы не касаться макушкой потолка, – такой он был высокий.

Доспех на нем был весь усеян красными шипами, а лицо потемнело от ярости, глаза же, желто-карие, сильно выпучились и вращались в орбитах.

– Как вы посмели отобрать у меня даму! – закричал он таким громким и низким голосом, что струны лютни запели сами собой и задребезжали слюдяные окна.

Леонора выпрямилась, держа в одной руке кувшин, а в другой – королевский кубок. Одежды ее зашумели, иголки на оторочке рукавов затрещали, а длинные светлые волосы вспыхнули, когда она тряхнула головой.

– Как вы смеете врываться сюда и обвинять короля в подобных вещах! – произнесла дама.

Великан повернулся к королю и, пока тот рассматривал его, растянул в улыбке рот.

– Все ваши рыцари – малодушные трусы, – прорычал наконец великан. – Вот прямо сейчас на ваших глазах я возьму то, что принадлежит мне, и то, что вы попытались присвоить, и ни один из вас не посмеет мне помешать!

С этими словами он схватил Леонору, перебросил ее через плечо и, хотя она изо всех сил колотила его колючими рукавами, потащил прочь. Он шел такими широкими шагами, что ни один человек не сумел бы догнать его пешим, и исчез так быстро, что никто не успел даже слова сказать. Гавейн так и остался стоять посреди зала, растерянный и огорченный. Он сделал шаг назад, споткнулся об акробата, забившегося в угол, и рассердился пуще прежнего.

– Коль скоро Прекрасный Виночерпий исчез так же внезапно, как и появился, – сказал Гавейн, – то я слагаю с себя обязанности его помощника и считаю себя вправе приступить наконец к трапезе.

Он преспокойно уселся на свое прежнее место и придвинул к себе блюдо, на котором уже приготовлен был кусок фазаньего мяса с воткнутым в него перышком.

Не обращая внимания на остальных, Гавейн отрезал себе кусок и сунул в рот.

И тогда король с силой хватил ножом по круглому хлебу, лежавшему перед ним на серебряном блюде. Нож рассек хлеб и глубоко вонзился в серебро.

– Трус! – только и сказал король.

Он отшвырнул от себя обломки ножа и раскидал руками половинки блюда с разрубленным хлебом. Одна половинка ускользнула к Кею-сенешалю, а вторая упала на пол, и ее быстро подобрал лютнист.

Гавейн подавился мясом.

– Кто трус? – спросил он невнятно, поскольку рот у него был набит мясом.

Все смотрели на него, а Гавейн жевал и краснел все сильнее.

– Речь шла о вас, – пояснил Кей-сенешаль, злорадствуя. – Ведь именно вы, дорогой Гавейн, были назначены помощником и телохранителем Прекрасного Виночерпия. А когда великан ворвался в зал и похитил эту даму с ежовыми рукавами, вы даже пальцем не пошевелили.

– Так ведь и вы тоже пальцем не пошевелили, – заметил Гавейн.

– Да, но не я, а вы поклялись защищать ее.

– Я вообще не клялся, – напомнил Гавейн.

С этими словами он поднялся и вышел из пиршественного зала.