Зураб Гоциридзе - Конфабуляция. Перед приходом антихриста

дней, которые, не знаю, родятся ли вообще. Он проживет столько же, сколько и я. Моя любовь не должна обременять тебя, а подпитывать как вода корни, ласкать ветерком твои волосы, улыбку и ступни, заплетать пальцы и делать все бесхозные счастья твоими. Если нет, я распадусь. -

Это было написано у Робертино на ладони. Он еще дышал, когда я подполз к нему, двигаясь направляемый его слабыми стонами.

– Что это, Роберто? Кому это? – спросил я

– Знаешь, – тяжело, с одышками отвечал Робертино, и изо рта у него брюзгала кровь и слюна – Знаешь, не хочется, чтоб кто то знал, что я влюблен, а тем более в кого. Это похоже на то, чтобы быть застигнутым врасплох. Голым, например. И если вам не хочется, чтобы другие люди видели ваше голое тело, то тем более не захочется, чтобы видели вашу оголенную душу. – Робертино был в том возрасте, когда еще не потерял свой ангельский голос…

В отключке я пробыл несколько минут. На меня надвигались тьма, вражеские солдаты и смерть. Именно в такие моменты мы достаем запрятанного в уголки Бога, сдуваем с него пыль, просим прощения, обещаем исправиться, хотя Он об этом не просит. Именно в моменты, когда мы умираем Он жив. И жив только Он . Вся вселенная уползает в ничто и только за него можно ухватиться. Он молчит, но не отвергает. Никогда…

Ко мне подошли солдаты. Я смутно различал их форму, лица, не слышал речи. Они что то орали, махали руками. Я не слышал. В какой то момент когда страх достиг некой точки, попросту исчез. Мне было все равно и это не то "все равно", что в обычной жизни. Я смотрел на дуло автомата приставленное к моему лбу и не чувствовал ничего. Никаких "жизнь пронеслась перед глазами" и т.д. Солдат видимо подумал, что я потерял рассудок из за контузии или от страха и опустил автомат. Подошли другие. Они пристально смотрели в мои глаза, а я смотрел сквозь них. Немного посовещавшись они решили плюнуть на меня, не добивать и отправиться дальше. Эти меня не добили, но могли добить другие, те , кто еще не дошел. Ведь те, кто приходит потом, всегда беспощаднее..

… Я бежал от своего счастья, боясь не потерять его. Так было всегда, пока не стало все равно.

– Что есть имя твое, брат? -

– Один грешный монах… -

В детстве я мечтал стать монахом. Восторгался жизнью первых христиан, читал Жития Святых и потел походить на них. Особенно завораживало толкование Апокалипсиса. Конечно, я тоже пытался истолковать некоторые места, хотб и знал что это и грешно и невозможно. Но что с меня было взять в одинадцать лет? … " И было их восемь, а стало семь, и потом снова восемь… – Я думал, это про большую восьмерку. Я много чего думал. Еще думал про 12000 целомудренных отроков из всех колен и полагал, что для того, чтобы спастись, надо было оказаться в их числе, а т.е. для начала оставаться девственником. Правда как и в других подростках, во мне тоже "просыпалась весна", но онанизмом я не занимался. Я читал Библию и с радостью переносил боль, нейзвестно почему загнойвшихся пальцев. Всех сразу, и на руках и на ногах. Я только и думал, что о Втором Пришествии, не мог заснуть без мысли об этом. Время тогда было несладкое, вот я и находил все больше паралелей. Теперь это звучит неправдоподобно, но тогда у меня была мечта, пострадать и умереть за Христа, как первые христиане. Конечно боялся я и тогда, но почему то сегодня мне кажется, что я тогда имел больше шансов. Потому, что был чище, лучше? А ведь аргумент этот слаб. Первыми спасались, как раз, те кто погрешнее вроде бы были…

Мне стало мертвецки холодно. Это был другой холод, тот который забирает жизнь. Абхазы, осетины, чеченцы, армяне (армяне сражались и на нашей стороне, как и чеченцы после) , русские, кабардинцы , казаки – все кто кто с нами воевал и с кем мы воевали. Все, кто попил нашу кровь, но и сам не ушел неукушенным, стояли тут, передо мной. Я чувствовал себя униженным. Униженным из за того, что не мог подняться. Я был беспомощен и лежал на спине, раненый, истекающий кровью, как моя родина. Все что у меня было – моя злость. Злость на всех. На собственное бессилие. На несправедливый мир, на исковерканную историю, попранное по праву сильного международное право. На врагов явных и тайных, внутренних и внешних, предателей наживающихся на крови умирающего. На "друзей" возмущающихся действиями "врагов" и не делающих ничего, чтобы предотвратить наше исстребление, изгнание, этническую чистку, зато совершающих то же самое с сербами и находя тому какие то оправдания. Между нашими с сербами --">