Фёдор Васильевич Ростопчин - Ох, французы!

што! Она же меня схватила за руку да и замерла, видно, от испуга; такая пострел, топиться-то топилась, а на дно не хочется.

Я.-- Ведь и ты мог бы с нею утонуть? А уж ей без тебя не быть бы в живых.

Синий.-- А почему ж так? Народу много ходит; ну, не я, так другой бы вытащил. Пожалуй, не диковинка; ну, да вот вишь спас обех.

Я.-- Доброе дело ты сделал; ведь не смотреть на нее. Вот, брат, тебе двадцать пять рублей: ты прозяб; выпей да согрейся.

Синий.-- Да я-с и вина-то сроду не пью, а озябать нам не привыкать. Деньги-то лучше, барин, дай этой девке; не диви, она от бедности и руки-то на себя наложила.

Я.-- Скажи же, друг сердечный, откуда ты?

Синий.-- А вот недалеко, от Вологды; я артельщик, служу на конторе. Прощайте, барин; доброе вам здоровье. Пойти выпить сбитню с перечком.

Сказав сие, синий друг человечества пошел по Фонтанке, так, как бы он не делал славного дела, не подвергал жизнь свою опасности, и пристыдил меня отказом. Я вошел опять в толпу; девку узнали, что она чухонка, не знала говорить. Чему дивить! И утонуть-то не умела. Я от ней хотел узнать, что ее принудило к самоубийству; но она ни говорить, ни смотреть не хотела. "Вишь кака рыжая! Эка чертовка!" Народ разошелся, девку взяли на съезжую сушить, спрашивать и увещевать; а у меня остался навсегда в памяти артельщик. Я его как теперь вижу: мужик лет тридцати, невелик, бородка черная и взгляд свой, то есть честный. Он, верно, тотчас забудет, что спас человека, и вспомнит разве иногда зимою, когда прозябнет.

Вот вы слышали о чухонке и о синем кафтане; прошу сказать, каков вологодский мужик? Взглянул, увидел опасность, забыл себя, спас человека, встряхнулся и пошел!.. Вот д'Ассас! Вот Жилет! Вот работа для живописца, для стихотворца; вот пища для сердца и души, но не для всякой...

Глава XV.-- Рождение и крестины Луки Андреича.

Лука Андреич родился в селе у отца, 1 октября, то есть в самый Покров, и в память сего происшествия обрадованные его родители, по обещанию, обложили местный образ в богатую кованую ризу. Радость их была оттого велика, что Настасья Матвевна (матушка Луки. Андреича) шестнадцать лет не рожала после родин первого сына, так что Андрей Богданыч уж отчаивался иметь еще детей. Иногда, сидя с женой, говаривали они так:

Муж.-- Настасья Матвевна, надобно б еще детей!

Жена.-- Где ж взять, друг мой? Бог не дает, что делать!

Муж.-- Ну, как что делать? Молиться Богу. Николай малой хоть куда, да что-то слаб; воля твоя, а не худо бы еще нам ребеночка другого.

Жена.-- Что ж? Мы люди не совсем старые; может быть, Бог в немочи нам и поможет...

Муж.-- Вот ты тут всегда немочь-то и примешаешь. Эх, с тобой о деле говорить нельзя!

Жена.-- Ну, как тебе угодно; да с тобой все невпопад.

Андрей Богданыч, после этих разговоров, бывал иногда сердит по нескольку часов, отговаривался в сердцах верхом садиться и на лестницу идти, повторял, придираясь ко всему: "Да где мне? Я уж из сил выбился. Где мне силы взять? Мы люди старые, не наше дело; только смеху наделаешь". И когда тут случалась жена, то она ему говаривала: "Вот ты, мой друг, ко всему придерешься; у тебя всякое лыко в строку". Андрей Богданыч, будто не ей, всегда, бывало, сквозь слез проворчит: "Да коли нет ремешка, так и лычку обрадуешься".

После родин второго сына, когда разговор обращался на старость, слабость и проч., тогда Андрей Богданыч более уже не серживался, а вместо ответа всегда засвистит и велит малому сказать маме, чтоб принесла или привела Лукашу, и, приласкав дитя, посмотрит лукаво на жену и всегда, бывало, ей скажет: "Настасья Матвевна! Это не наше дело",-- а она ему: "И, мой друг, что за шутка? Пожалуйста, полно". А он ей: "Что делать, матушка! Люблю мешать дело с бездельем".

Итак, родился Лука Андреич; а когда точно, это можно отыскать в метрических книгах и в святцах (если целы) Андрея Богданыча, в которых он своею рукою записал: "1739 года 1 октября, по власти Божией, родился у нас сын Лука, коего крестил воевода Сидор Евстафьевич Поборов с Пульхерией Евстигнеевной Кастиловой". Чему ж верить, как не этому?

Глава XVI. -- Примета.

Мы думаем, что все знаем, а выходит, ничего или очень мало. Иной заявляет, что ничему не верит, а ни в чем не сомневается; другой над всем смеется, а все уважает; третий ничего не боится, а от всего дрожит. Рассудок запрещает верить снам, предчувствиям, приметам; но многие примеры заставляют колебаться в отвержении существа многих вещей, совсем уму человеческому непонятных. Сны больше всего занимают, радуют и --">