Валерий Иоильевич Язвицкий , Ян Леопольдович Ларри , Янка Мавр , Николай Федорович Погодин , Лев Абрамович Кассиль , Владимир Николаевич Владко , Андрей Дмитриевич Иркутов , Сергей Бакланов , Евгений Васильевич Толкачев , Борис Николаевич Перелешин , Александр Шаров , Н. Могучий , Валерий Санчов , Е. Лауман , К. Верин , Иг. Малеев , Н. Лопатин - Трехглавая судьба

1

2

ТРЕХГЛАВАЯ
СУДЬБА
Антология советского
фантастического
и приключенческого
рассказа
20-х – 30-х
годов ХХ века

ИЗДАТЕЛЬСТВО «СПУТНИКТМ»
2020

3

© Состав: издательство «СПУТНИКТМ», 2020
4

Н. МОГУЧИЙ

АГДИАН-КЕМИ
Рассказ

5

Журнал "На суше и на море" 1929г., № 4
6

НЕТОРОПЛИВОЙ «хлынью», как называют якуты мелкую трусцу своих косматых лошаденок, Кеша направлялся
на запад, продолжая тянуть вполголоса тихую заунывную
песню.
Была середина апреля. На смену потухающей вечерней
заре на востоке начинал розоветь восход, и в полночь было
довольно светло.
Днями температура уже подымалась до нескольких градусов тепла, но ночью открытое лицо еще жег крепкий мороз.
Попридержав лошаденку, тунгус бросил мимолетный
взгляд на запад, но довольно долго присматривался к алеющему востоку. Наконец, пробурчал себе под нос:
— Не видать юрты русского дагора1)? Еще далеко.
Вскоре над дальней грядой невысоких гор выплыл край
солнечного диска. Четко вырисовывался в чистом морозном
воздухе контур растущих на горах деревьев, и казались они
большой и длинной плетеной изгородью с неровными жердями, за которыми большие великаны разложили горячий
золотой костер Урун-ойы-тайона — доброго князя Солнца,
дающего жизнь воскресающей с весною тундре.
Действительно, тундра оживала после долгой зимней
спячки, хотя и было еще холодно и не бежали по моховому
покрову веселые ручьи. Кое-где над снегом подымались
ольховый кустарник, побеги ерниковой березки и ива. Убогие деревья с искривленными, пригнутыми к земле стволами, высохшими верхушками и однобокими кронами шарили
по снегу своими редкими оголенными ветвями. Среди этой
карликовой растительности настоящими великанами каза1) Дагор – по-тунгусски: товарищ, друг.
7

лись группы даурской лиственницы, достигавшей размеров
среднего дерева.
Солнце подымалось выше. Легкий белесоватый туман
курился над равниной. Тишину ее белых пространств нарушало лишь щебетание синицы. Суслик, недавно проснувшийся от зимней спячки, приподнявшись на задних лапах и
беспокойно втягивая подвижным носом воздух, провожал
всадника любопытным взглядом.
Кеша не обращал внимания на окружавший его простор,
который был привычен ему; он не слышал голосов птиц,
оживлявших молчание тундры; не видел смешно-тревожной
позы еврашки, хотя все это в другое время обрадовало бы
его, говоря о том, что кончилась зима и возвращается короткое лето с теплом и незаходящим солнцем. Кеша думал,
но мысли его не были, как березки в, лесу, не шли одна за
другой, — нет, они были, как разбросанный по тундре кустарник. И как нельзя сгрести в охапку этот кустарник, также трудно было тунгусу собрать разбросанные неясные,
бродившие в голове обрывки мыслей. Только одна мысль
была ясна и волновала тунгуса.
«Где взять такой калым?..»

Кеша ехал из стоянки якутов. Там был один знакомый
якут, кузнец, который хорошо мастерил из пороховых жестянок котлы и всякую домашнюю утварь. Трудно было
сказать, что больше привлекало к себе молодого тунгуса —
сам ли кузнец, упрямый и своенравный старик, или его молоденькая дочь, Марья. Когда тунгус не боролся с голодом,
а были в его чуме и сало, и рыба, и табак, тогда мысль о
Марье часто приходила ему в голову. Когда же вернулось
солнце и стало теплее, и когда появились первые пушинки
на голом тальнике, мысль об одиночестве стала еще сильнее
угнетать тунгуса. В тунгусских чумах были свои незамужние девки, но Кеша стал думать не о них, а о кузнецовой
дочке Марье.
8

Три дня тому назад молодой тунгус вышел из чума, прикрыл его и, не сказав никому, куда он едет, сел на лошадь и
направился к стоянке якутов. Кузнец встретил его, как всегда, с виду приветливо. Но когда Кеша несвязно изложил
ему причину своего приезда, узкоглазое, скуластое лицо
кузнеца изменилось. Он долго не смотрел на гостя, а когда
заговорил, выставил вперед узкую, с грубой от работы кожей руку и сказал, отгибая один палец.
— Ты берешь девку — раз; ты даешь калым — два...
Опуская руку, он строго спросил смутившегося тунгуса:
— Какой калым, сколько оленей, шкур и табаку привез
ты?
Кеша знал, что без калыма ему не отдадут девку. Но когда он собрался ехать к якуту, он думал о себе и о девке,
которую желал взять в жены, и не подумал о том, какой калым может он дать за Марью отцу. Оленей у --">