Сергей Викторович Бычков - Куликовская битва. Одна строчка в летописи

опрокинуть фланг и ударить в тыл главному полку. Как останется он без резерва, как увязнет его конница покрепче в полках правой руки, так засадный полк и ударит им в тыл по центру. Тогда – не зевайте, русские витязи, поднатужьтесь из последних сил, и не Мамай, а мы опрокинем его поганое полчище.

   А засадный полк Пересвет воеводу Боброка попросил взять.

   -Ты, брат, я знаю, – говорит он ему, – почувствуешь нужный момент и ударишь верно – не рано, но и не поздно. Уповаю на тебя, все мы будем уповать на тебя, ибо исход сражения от засадного полка зависеть будет. Сумеете вогнать ордынцев в страх – разобьём басурман. А нет, так и думать об этом не хочу и боюсь.

   Восхитились все разом – и великий князь, и Боброк, и князья да бояре. На том и порешили. Сам Пересвет Главным полком командовать взялся. Долго полки разводили, а разведя, приказали не покидать определённого им места. А вскоре и Мамай с ордой подошёл. Встали в полуверсте и костры запалили. Наступила ночь пред битвой.

   Ох, и тяжёла была эта ночь, Никитушка! Тяжело смерти своей ждать. Невыносимо!

   Захарий замолчал, видимо, вспоминая события той ночи.

   -Никто не спал, – начал опять Захарий, – да и какой мог быть сон? Утром сражение и Бог только знает, уцелеешь ли ты к его концу. Ордынцев пришло видимо-невидимо, как саранчи библейской. Как светил небесных в небе без числа, так и костров ордынских было без счёта.

   Каждый из нас, конечно, понимал, что завтра он может погибнуть. И совсем не хотелось верить в это: как это тебя вдруг не станет на свете белом? Кто-то будет продолжать жить, а ты – нет. Как это твоя жена, твоя родня, твоя землица родная – все и всё будут жить по-прежнему, но… без т-е-б-я ! И смерть твоя не когда-то ещё будет, а вот она, костры в ночи жжет и точит свою косу. Пройдёт несколько часов и… Страшно и жутко было до трясучки в руках и дурноты внутрях. Молились мы, что б укрепить себя. Всю ночь молились и вспоминали своих родных.

  Вот, что хочу отметить Никита про Литовию и Рязань. Без вины виноватые люди оказались. Нехорошо это, стыдно так о людях думать, что они против Руси пошли.

– Как же, Захарий Иванович, – воскликнул Никита, – вы же сами сказывали, что Ягайло и князь рязанский Олег обещали помочь проклятому Мамаю Русь на коленях держать.

– Чего скрывать, была вражда Никитушка промеж князей наших, – ответил ему Захарий. – Каждый их них хотел первым быть и Русью править. На первородство своё ссылались в борьбе за власть, а про саму Русь, про народ русский думать забыли. Опомнились они Никитушка и за головы хватились, только когда Мамай грозной тучей над землёй нашей завис. Всё как на Руси ведётся: Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Ты думаешь, случайно они опоздали на помощь Мамаю подойти? Нет, Никитушка, не случайно. Мне лично князь Олег говорил, что он не Иуда Мамаю служить. Ягайло я не знал и не видел ни разу. Что он думал в тот момент, я не ведаю, но если бы ты знал, если бы ты видел, сколько мужиков Литовских, Брянских, Смоленских, Витебских и Рязанских в Главном полку состояло, ты бы как и я поверил, что не случайно помощь Мамая опоздала. Более того Никита, вспоминая то время, я всё больше и больше склоняюсь к мысли, что случись беда и разгроми Мамай нашу рать, не дошёл бы он до Москвы. Не позволили бы полки Ягайло Мамаю далее в Русь продвигаться! Встали бы они на его пути и бой приняли. А случись бы и им нашу печальную учесть разделить, полечь в бою, то полки князя Олега их бы место на поле брани заняли. Так – то вот Никитушка, ибо в первую очередь поднялись на борьбу за землю отцов не князья наши, не бояре и прочая белая кость, а весь русский народ. Народ добрый в своей мужицкой сути. Народ, который всегда помогал другим народам. Народ, с которым лучше дружить, ибо если великому терпению народа придёт конец, если кто-то будет попирать его достоинство, то кто тогда устоит, когда он возьмёт в руки оглоблю и будет беспощадно гнать врага до его логова, где и вобьёт осиновый кол в его могилу.

   Помню кузнеца-бородача из Суздаля и трёх его сыновей. Я тогда к ним прибился на ночь. Кузнец всё Бога поминал, а сыновья скоморошничали, чтобы, значит, спрятать своё волнение. То над одним братом подшутят, то над другим.

   -Будя вам баловать, – серчал на них отец.

   Он переживал за них, но виду не казал, а всё вторил:

   -Как

--">