Марат Нигматулин (Московский школьник) - Теперь всё можно рассказать. Том третий. Последняя глава

были люди в принципе погружённые в себя, отчасти из-за того, что они были люди всегда вялые и уставшие, чтобы ругаться).

Женя много работал на всяких тяжелых работах: впархивал грузчиком, курьером. Меля тоже чем-то занималась. В целом, жили они весьма неплохо.

Вечерами обычно смотрели кино. Больше всего им нравились жестокие боевики и фильмы ужасов, а также патриотически-декадентские фильмы типа «Повелителя луж».

Никто из них не бухал. По вечерам Меля и Женя пили не водку, а холодный кофе из алюминиевых банок.

Так они и жили.

***

Так они и жили, так и боролись.

Возможно, люди пошлого ума, обыватели, сказали бы, что Меля и Женя сами не знали, за что боролись. На самом деле прекрасно они знали. Просто никто никогда их не спрашивал об этом, да и сам вопрос показался бы им глупым и банальным, по-настоящему пошлым.

Они знали, за что боролись, и этого было достаточно. Говорить об этом было ненужно. Ведь если бы люди узнали о том, за что Меля и Женя, их вряд ли кто-то поддержал бы.

«Я борюсь за то, что капли ноябрьского дождя так же стекали по старому стеклу, запачканному по краям брызгами масляной белой краски и мазками оконной замазки», – сказала как-то Меля.

На самом деле не только за это она боролась.

Скажем так, она сражалась за родные хрущёвки.

Главную угрозу Родине Меля видела в новых идеях и опасных реформаторах. Как левых, так и правых.

Её пугало наступление глобализма, экспансия НАТО и ЕС, легализация однополых браков, рост оппозиционных настроений, реновация, камеры видеонаблюдения, пересмотр итогов Великой Отечественной и пиво. Особенно крафтовое. Пиво пугало её не на шутку, так как Меля не любила пьющих.

Её пугали крупные корпорации, новые инициативы властей, цифровой мир, соцсети, тиктокеры, пугали хипстеры в новомодных кафе, длинные ряды магазинов одежды в ТЦ, пугали иностранцы, порнография, дейтинговые приложения, а также много кто ещё.

Она ненавидела всё это. Она хотела всё это поскорее уничтожить.

Ей казалось, что в определённый момент какая-то злая сила в определённый момент преобразила её мир – мир продовольственных и вещевых рынков, секондхендов, брошенных заводов, магазинов «Продукты», мир «Пусть говорят» и «Программы максимум», мир граждан СССР и «Всероссийского родительского сопротивления», мир «Яги» на лавочке и веры в торжество справедливости – в нечто совсем другое, ужасное, в некий чудовищный гибрид – в мир лофтов, хипстерских кафе, крафтовых баров, мир бизнес-центров, коливингов и коворкингов.

Она знала, что причина всему этому, источник этой злой силы кроется в иностранцах. Это злые, завистливые иностранцы навязывают нам всё это, чтобы погубить аристократический дух подлинной, глубинной России.

Именно поэтому она когда-то прикинула к правым. Из-за этого же она потом и разочаровалась в них.

Впрочем, слово «разочаровалась» мало подходит Меле. Она не могла разочароваться, поскольку никогда не очаровывалась. Она ни во что не верила-то по большому счёту. Как ни крути, для веры нужна хотя бы минимальная сознательность, наличие хоть каких-то нравственных идеалов.

Меля не знала никаких идеалов. Она знала лишь самые прописные истины жизни, которые преподают в школе: семья и дети – это хорошо, Бог есть, а секс – это плохо, пить пиво – плохо, гомосексуализм – зло, Америка на нас нападет, славянам восемьсот миллионов лет, дружба – это прекрасно, но это тяжёлая обязанность, ведущая тебя к смерти, Волга же впадает в Чёрное море.

В принципе, это всё, что знала Меля, и всё, что она считала нужным знать из области нравственного.

Она никогда не думала ни о чем таком, о чём обычно думают правые. Она вообще собо не думала.

К правым по молодости она присоединилась скорее ради того, чтобы оправдать доверие человека, который в неё поверил. Потом уже всё как-то само завертелось.

От правых она ушла после того, как увидела недостаточную их решимость в борьбе против главных врагов – американцев.

«Если это национальное движение, оно должно

--">