Алексей Куксинский - Похороны стрелы

Ловенецкий заметил, что при дыхании изо рта выходит пар.

– Ты помнишь, кто такая Женя, моя сестра?

– Вспоминаю каждый день, – серьёзно ответил Северин. Он так и стоял в двери, не делая попытки войти или броситься бежать.

Ловенецкий сосредоточился, стрелять в людей на войне было гораздо проще. Северин смотрел не на револьвер, а на самого Ловенецкого, без мольбы во взгляде.

Движение в двери справа. Ловенецкий инстинктивно повернулся, дуло нацелилось на хрупкую женскую фигуру, лица за растрёпанными и свесившимися на лицо волосами было не рассмотреть. Девушка, видимо ассистентка Северина, не несла никакой угрозы, и Ловенецкий вновь прицелился в продолжавшего спокойно стоять Гаевского.

– Не бойтесь, – сказал Ловенецкий, – вам ничего не угрожает. Сейчас я убью его, а после уйду.

Она шевельнула рукой, отбросив волосы и обнажив лицо. Вот он, этот подвох, которого ждал Ловенецкий, мистификация, шутка, жестокий розыгрыш. Перед ним стояла его сестра, совершенно не изменившаяся за эти годы, ничуть не смущённая, живая и здоровая.

– Прошу, не убивай его, – тихо сказала она.

Резко заболела голова. Ловенецкий чувствовал, как поднимается давление, кровь ударяет в голову, ноги тяжелеют, а уши закладывает от небывалой силы крика. Это было подобно сломанной плотине, его многолетние ярость, ненависть, отчаяние и любовь вышли наружу через голосовые связки.

Его крик слился со звуками выстрелов, от которых ещё больше заложило уши. Почти ничего не видя за застлавшей глаза пеленой, он пулю за пулей выпускал в ставшую ему чужой и враждебной сестру. Комнату заполнил пороховой дым, скрывший от Ловенецкого Женю и Северина. Он продолжал нажимать на спусковой крючок, пока не понял, что боёк впустую щёлкает по пробитым капсюлям. Он слышал кашель Гаевского из-за дымовой завесы, отрывистый кашель человека, не привыкшего к пороховым газам.

Он чувствовал, что его обманули, и обманывали очень долго. Он поддался моменту, импульсу, позволил выбраться наружу своей обезьяне, таившейся внутри, а теперь не знал, что ему делать. Ещё были запасные патроны, но убивать Северина было глупо и неправильно. Оставлять свидетеля или застрелиться самому? Ловенецкий думал, машинально перезаряжая револьвер четырьмя патронами. Ему хватит даже одного.

Дым рассеялся, Северин продолжал кашлять, уже реже и легче, а Женя, вместо того чтобы лежать в луже крови на полу, стояла на том же месте и грустно улыбалась.

Я сошёл с ума, решил Ловенецкий, но увидел на стене за спиной Жени светлые отметины от пуль. Видимо, в такие моменты и начинаю верить в бога. Сколько шансов было у него, неплохого стрелка, семью выстрелами промахнуться с четырёх метров по неподвижной мишени? Спасибо, боже, что не осквернил мои руки убийством сестры, радостно молился Ловенецкий, но его подсознание чётко зафиксировало момент первого выстрела, когда ствол нагана был направлен точно в грудь Жене, и у неё не было ни одного шанса уклониться.

Ловенецкий сжимал в опущенной руке револьвер, по лицу его текли слёзы. Северин, наконец, откашлялся, но дыхание ещё не восстановилось, он пытался что-то сказать, но издавал только бульканье. Ловенецкий смотрел на Женю, и видел всё больше и больше. Пар не выходил из её рта, грудь не поднималась при дыхании, и он мог видеть сквозь её шею пулевую отметину на дальней стене.

Он швырнул в неё револьвер, надеясь услышать звук удара и вскрик, увидеть кровь, но наган пролетел сквозь Женю и со стуком упал на пол.

Ловенецкий стоял на месте, ничего не понимая. Женя сделала шаг к нему навстречу, протягивая руку, он отшатнулся.

– Она мой проводник, – сдавленным голосом сказал Северин, – уже девять лет.

Проводник – это что-то из области электричества, вспомнил Ловенецкий, проводит электрический ток.

Женя подошла ближе, он упёрся в стену, и дальше двигаться стало некуда. Рядом с сестрой стало ещё холоднее.

– У каждого медиума есть проводник, – говорил Северин, подходя к ним, – какой-нибудь фантом с сильной эмоциональной связью. Чаще всего, это дух умершего родителя, ребёнка, мужа или жены.

Жене наконец-то удалось заглянуть Ловенецкому в глаза. Глаза были другие, не те, которые он запомнил, похожие на два глубоких чёрных тоннеля с маленькими огоньками в глубине. Женя подняла руку и поднесла к его груди. Сердце забилось сильнее, холод не мог его сковать.