Изи Харик - Избранные стихи

Изи Харик (1898–1937) Избранные стихи

Изи Харик прожил всего 39 лет. Его постигла злая участь тысяч ни в чем неповинных соотечественников, уничтоженных в годы сталинских репрессий.

Он был поэтом, воистину рожденным революцией. В 1919 году Изи Харик добровольно вступил в Красную Армию, участвовал в гражданской войне. Затем учился в Высшем литературном институте, закончил еврейское отделение педагогического факультета 2-го Московского госуниверситета. Переехав в Минск, работал редактором еврейского журнала «Штерн» («Звезда»), был членом президиумов союзов писателей СССР и БССР.

Литературную деятельность Изи Харик начал в 1920 году. В течение последующих 16 лет отдельными изданиями в Минске, Москве и Киеве вышло более десяти книг поэта на еврейском языке. Его очерки и статьи печатались также в различных белорусскоязычных изданиях, он переводил на еврейский язык произведения Якуба Коласа и Михася Чарота.

Изи Харику уже тогда принадлежало одно из ведущих мест в еврейской советской литературе. Его сочинения становились хрестоматийными, их изучали в еврейских школах и училищах. Стихи Изи Харика переводили Андрей Александрович, Петрусь Бровка, Змитрок Бядуля, Алесь Дудар, Аркадий Кулешов, Максим Танк и многие другие известные поэты. Казалось, впереди — целая жизнь… Но судьба распорядилась иначе.

В сентябре 1937 года Изи Харик был арестован, а спустя полтора месяца Военная коллегия Верховного суда СССР подписала ему смертный приговор.

Виктор Куклов

ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ ЯНВАРЯ

Не смирение перед слепою судьбой,

Не бессилье никчемной молитвы:

Это боль, а не крик,

Это клич боевой

На просторе неслыханной битвы.

И встречает январь двадцать первую ночь

Континентами в траурной ленте…

Мы не в силах суровую явь превозмочь —

Пусть живет в неоглядной легенде…

Ночь пройдет, день пройдет, и столетья пройдут,

И пройдут чередой поколения,

Но и те, что за нами в грядущем грядут,

Но и те не забудут Ленина!

1924

Перевод Г. Абрамова

МИНСКИЕ БОЛОТА

(Из поэмы)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

У каждой улицы есть выводок домишек,

Забрызганных дождем сгрудившихся овец.

Минск о дремоте их не помнит и не слышит, —

Там в центре царствует торговец и делец.

Жилая теснота и ржавых стоков слякоть,

Каморок и дворов окраинных тепло.

Здесь людям суждено терпеть и горько плакать.

Детей на ранний страх здесь горе обрекло.

Ни сада, ни травы они не заслужили.

На ямах выгребных играют голыши.

У каждого кулак растет, — он сух и жилист,

И чье-нибудь окно он выбьет, — не спеши!

И злость когда-нибудь через сознанье брызнет,

И по стеклу ножом как резанет тоска…

Но дети не спешат. Одна печаль в их жизни —

Копаться в мусоре и строить из песка.

У каждого жилья свой тихий говорок —

Машинка швейная, рубанок, молоток.

Машинки маленькие, слаб их голосочек.

А люди спину гнут с утра до поздней ночи.

А все теснее жить. А все скучней терпеть, —

В натопленной каморке злую песню петь.

За шилом, за сверлом, рубанком иль стамеской

Затягивают в лад, подхватывают резко.

И-и-их, до свиданья, Броня!

Пошла уже посадка, поезд на перроне…

И выйдешь ты из дома в ночь,

Когда окраина в дремоте,

И осторожным шагом — прочь

Отсюда скроешься в лохмотьях.

Беги из тесного жилья,

Беги в чужой квартал!

Вот это — ты, а это — я.

Забудься, ты устал.

Все стало нипочем. Беги

От собственной тоски.

Дождь хлещет. Впереди — ни зги.

Огнем стучат виски.

Внезапно, с воплем пополам,

Сорвешь дыханье: стой!

Зачем так много ярких ламп?

Иль праздник тут какой?

На рынки вывален товар.

Дома от спеси пухнут,

И вбиты прочно, в тротуар, —

Но час настанет — --">