Аврам Дэвидсон - Дело о "тёщином жемчуге"

Господина в весьма срочном порядке. Скажем, за две недели?

Эстерхази согласился на две недели. Вейтмондль улыбнулся, поклонился, ушёл. Эстерхази тоже уходил, когда голос сверху произнёс: — Видите ли, сударь, лурли перестали приносить раковины.

С одной из передвижных лестниц, откуда, видимо, он и слышал весь разговор, спустился один из складских служащих — мужчина, довольно в годах, с пожелтевшим маленьким личиком, обрамлённым завитками пожелтевших маленьких бакенбард.

— Лурли перестали?...

Пожилой клерк достиг пола, отвесил короткий, неловкий поклон: — Как в той песне, сударь, о том, что Она расчёсывает свои золотые волосы золотым гребнем, сидя на скалах у реки и он так печален.

— Лорелея, ах да, продолжайте. — Эстерхази восхитило, как этому человеку удалось уместить каждый элемент начала прекрасного стихотворения Гейне в одно предложение и в совершенно неправильном порядке. — Но эта поэма, то есть песня, ничего не рассказывает о раковинах?...

— Она не рассказывает ничего. Я кое-что рассказываю. То, что эта песня называет, так сказать, сударь, лорелеей, мы у себя в деревне зовём лурли, что является правильным её названием. И, в прежние времена, старики всегда рассказывали, что лурли станет приносить тебе золото, драгоценные камни или тому подобное, если ты проведёшь с ней ночь. Но, вскоре, уж не знаю, что случилось, старики сказали: « — Лурли перестали это приносить», видите ли, сударь.

— А теперь снова начали?

Только старый клерк собрался ответить, как лестница передвинулась дальше вдоль стены из ящиков: — Номер Двадцать два двадцать, Перчатки Извозчика, две дюжины маленьких!

Не раз Эстерхази замечал, что, когда идея или понятие посещают его ум, то это касание вскоре может проявиться в его окружении неким материальным способом. Выпускал ли он во Вселенский Эфир, лишь подумав об этом, неосязаемые, но тем не менее эффективные, так сказать, «щупальца», где они росли и тянулись дальше или же, наоборот, кто-то другой внедрял их в Эфир, подумав об этом и так далее... но он никогда не доводил эту концепцию до конца. И при этом не мог сказать, почему теперь чувствует, что его взгляд не единожды отклонялся к телефонному аппарату в углу комнаты; или почему ощущает некое своеобразное напряжение в ушах. Снова и снова он склонялся над своим трудом, снова и снова отрывал от него взгляд: бросал взгляд сквозь шведское хрустальное стекло стоящих на столе огромных сухих батарей на телефон красного дерева — случайно. И, когда это наконец-то произошло, с чувством огромного облегчения он услышал ясные, отрывистые звонки телефонного колокольчика.

— Эстерхази здесь, — объявил он в микрофон.

Голос спросил его, не будет ли он любезен уделить минуту-другую, дабы «посодействовать нуждам дальнего своего». Более-менее через минуту, второй голос, звучащий немного слабее, представился коммутатором Авар-Истра и обратился с той же самой просьбой. После слегка затянувшегося ожидания ещё более отдалённый голос назвался «Второй Княжеской Крепостью Праведного и Верного Велотшчи» — другими словами, Малым Влохом и он ещё не закончил, когда другой голос, совершенно отличающийся тембром и тоном, ворвался, чтобы сообщить: — Энгли, это Ролдри Ил, — и всё или, во всяком случае, многое стало ясным.

Официальные карты Триединой Монархии не пятнало ни одно из печально известных заштрихованных мест, вроде тех, что можно обнаружить на картах Южной Америки и которые означают — как сообщает нам разъяснение внизу — Спорные Территории. Но, тем не менее. Тогда как некоторые вопросы не вызывали никаких сомнений — к примеру, Румыния никогда не вторгалась в Германское Нагорье; Словачко не предъявляла претензий на Центральную Паннонию — тем не менее, не было ни одного составляющего Империю государства, границы которого где-то и в какой-то мере не ввергали в беспорядки, этнические и лингво-национальные конфликты, и не взывали к суду истории: чья бы ни была вина в возникновении такого положения, его постигало горе и более того — суд короны!

В давние времена готы и авары сражались за Соболиную речку — но знаменитый Компромисс 60-го года объявил эту область частью Малого Влоха и таковой она и осталась. Эту местность авары, по обыкновению, нарекли одним из своих тяжёлых и многосложных названий, означающим (в данном случае) «Устье тёмной реки, где растёт много хорошего тростника, используемого для плотин и корзин»; готы --">