Аврам Дэвидсон - Дело о "тёщином жемчуге"

душу — вот чего ундины хотят! Она вышла замуж за него, чтобы обрести душу с помощью христианской свадьбы, знаешь ли, ведь ундины изначально не имеют никакой души...

— И, может быть, вот зачем она и пришла. Зачем вернулась. Дожидается...

Голос князя бубнил в густеющей темноте, последний свет угасающего дня скрывался позади него, за горизонтом, свечи влажно тонули в своих гнёздах.

Эстерхази чувствовал, что его голова клонится вниз. Вот-вот упадёт ему на грудь. Дневное путешествие на поезде и экипаже. Полный живот, набитый жареным боровом. Монотонное повествование. Повествование остановилось. Неужели Рольди заметил это нарушение этикета? Что он сказал последним? А...

— Дожидается своей души, э? — спросил гость.

— Нет. Нет. — Хозяин выразительно замотал головой. — Не её души. У неё нет души. Разве ты не понимаешь.

— Она дожидается души, это верно. Но это мою душу она ждёт!...

Эфраим-лавочник одет в вельвет, поношенный, но чистый вельвет. Подвязанные у колен пучки шнурков. Полосатые гетры. В Белле подобного костюма уже полвека не видели за пределами театральной сцены. Здесь это был рабочий наряд. С точки зрения имперской коммерции и этот человек, и его лавка были так же архаичны, как и его костюм. Но, несмотря на всё это, он был любезен и, к тому же, дружелюбно любезен. С ним не так уж часто случалось, как, возможно, с другими в этой деревенской местности — и, если на то пошло, в других местностях тоже — чтобы его расспрашивал незнакомец из большого города, наверное, для какой-нибудь дурной цели, возможно похищения односельчанина — или, что было бы так же скверно: выгоды этого незнакомца!

— Нууу, сударь, [говорит лавочник] у меня четыре сестры. И в наших традициях обеспечивать их приданым, не кучей денег, наше дело здесь приносит немного денег, мы не голодаем и не ходим в обносках, но и не купаемся в деньгах. Мой старый папаша, он надарил девицам мебель и безделушки, и, конечно, у них были и сундуки с собственным полотном. И мой старый папаша, он подарил жениху золотые часы и цепочку, по нашему обычаю. Вот, сударь, как я сказал, у меня есть четыре сестры, долгих им лет и когда третья, Эстелла её зовут, когда она выходила замуж, было так, словно в доме полыхал пожар. Ох, как она рыдала: — «Отец, отец, не забывай меня!» — и потом мой старый папаша кривился, говоря: — «Забудешь её, как я могу её забыть, она утащила всю мебель до последней щепки и все подушки до последнего пёрышка!» — А ещё четвёртая сестра, Маррианна, ну, она была обручена и, когда возникли затруднения, наш старый папаша разрыдался. «— Позор моему имени, — причитал он. — У меня нет ни грошека, ни табуретки на её приданое, не говоря уж о золотых часах и цепочке для жениха», — я уже упоминал золотые часы и цепочку для жениха, сударь?

Эстерхази терпеливо слушает. Обвинитель или следователь мог бы — по крайней мере, в книге — позволить себе роскошь задавать жёсткие, язвительные вопросы: кратко, по существу. Но исследователю, подобному ему самому, незнакомцу среди достаточно странных людей и втянутому в такое странное дело, как это — ему, безусловно, лучше просто начать с общих тем, а затем слушать. И слушать, и слушать.

И слушать...

— Ну, сударь, мы не такие, как, по слухам, отпрыски в городах, мы почитаем наших стариков, наших дедов, как у нас говорится и нам больно видеть, когда они плачут. Так что я сказал: « — Папаша, не бойся, я тебе помогу». И я сел в телегу и поехал прочь, говоря по правде, вообще не понимая, куда еду и зачем я это затеял. « — Никто за последние годы не спускался по маленькой речке так далеко, как ты, Эх-фраим и, видно, Бог тебя направил». — И среди прочего Он послал мне, сударь, огромную груду разбитых раковин мидий, вот такая история, сударь.

Должно быть кто-то каким-то образом принёс весть старому речному татарину Хакиму, что прибывает Благородный Гость, ибо на столе наблюдалось не только поспешное гостеприимство — истёртое старое оловянное блюдо, заваленное орехами и тутовыми ягодами, кувшин молока, груда лепёшек на чистой ткани — но старик даже облачился в расшитый кафтан: обычно речные татары, те немногие, кто остался, носили обноски с местной барахолки. Речные татары позабыли большую часть своего языка и не очень толково овладели общей речью. Старик бормочет длинное приветствие, которое, возможно, некогда употреблялось при Дворе Каракорума. Затем он выпихивает из-за спины мальчика и подталкивает его вперёд. На --">